На перепутье истории: Андрей Сахаров, Челябинск, 1989 год

Геннадий Горелик

Мир цивилизаций с научной точки зрения // Знание-Сила, 2016, №1-6
Мир цивилизаций глазами Николая Лескова и Владимира Соловьева
Патернализм или ответственная свобода?
Уроки истории науки для свободолюбов
На перепутье истории: Андрей Сахаров, Челябинск, 1989 год
«Знание — сила», 2016, № 5

В сентябре 1989 года народные депутаты СССР академик Андрей Дмитриевич Сахаров и доктор экономических наук Галина Васильевна Старовойтова прибыли в Челябинск для участия в траурной церемонии. Недалеко от города, в заброшенных шахтах на Золотой горе, обнаружили останки тысяч казненных.

С рассказа об этом начал Сахаров свою лекцию «Наука и свобода» во Франции 27 сентября 1989 года:

«Несколько недель тому назад я вместе с пятью тысячами своих соотечественников стоял у раскрытой могилы, в которой производилось перезахоронение жертв сталинского террора. Рядом стояли представители трех церквей, и они служили заупокойную молитву. Это были православные священники, священники иудейские и священники мусульманские. Потому что среди сотен, тысяч безвинных жертв, которые там похоронены, были представители всех наций, всех религий».

Наука и свобода были главными стихиями всей жизни Сахарова, а наследие сталинизма в жизни страны стало главной его проблемой с 1968 года, когда он своими «Размышлениями о мире, прогрессе и интеллектуальной свободе» вышел из закрытого мира спецфизики в открытый мир человечества, которому эта проблема грозила гибелью.

К осени 1989 года очень многое изменилось в стране. Состоялись первые в истории страны выборы, результаты которых были не известны заранее. На Съезде народных депутатов Сахаров впервые мог открыто и всенародно сказать то, что думал. На Съезде сторонники решительных перемен, составлявшие примерно 1/7 часть депутатов, образовали «Межрегиональную группу», в которую вошел Сахаров и стал одним из ее сопредседателей. За несколько месяцев до смерти и за два года до того, как распался «союз нерушимый республик советских».

Ныне, четверть века спустя, когда сторонники решительных перемен составляют ту же 1/7 часть (~15%) и возобновились споры о выборе пути, историческая развилка конца 1980-х годов может дать важные уроки.

Яндекс, извещающий меня о новых материалах интернета, касающихся жизни Андрея Сахарова, помог недавно выловить статью, рассказывающую о пребывании его в Челябинске: «Репрессии на Южном Урале: правда или вымысел?». Разыскав автора, я обнаружил замечательного очевидца.

Владимир Филичкин в то время служил в городском уголовном розыске, и ему поручили оберегать академика (сотрудникам КГБ миссию эту не доверили). По словам Владимира Васильевича, в его жизни «Сахаров был первым масштабным человеком» и общение с ним оказало большое влияние на дальнейшую судьбу советского следователя. Он по-прежнему занимается расследованиями, но уже журналистскими и, судя по его публикациям в Челябинской прессе, смело и настойчиво защищает права своих сограждан, борется с коррупцией, со злоупотреблениями властных чиновников.

Владимир Васильевич сохранил номер газеты «Вечерний Челябинск», в котором подробно — «стенограмно» — рассказано о встрече Сахарова и Старовойтовой с горожанами в Доме политпросвещения обкома КПСС(!)

Нырнем в прошлое и послушаем, о чем говорили народные депутаты СССР в 1989 году.

«СТАРОВОЙТОВА: Сегодня многие задаются схоластичным, абстрактным вопросом: «Готов ли наш на­род к демократии?». И даже в среде интеллигенции прихо­дится слышать рассуждения та­кого рода: от тоталитарного режима к демократии мы мо­жем прийти только через ста­дию автократии. И мы, дескать, должны сами вручить мандат доверия и право на власть (по сути неограниченную) одному лидеру, иначе нас ждут не­предсказуемые последствия.

С этим очень трудно согла­ситься, поскольку вся наша не­лёгкая история доказывает, к чему приводит неограниченная власть в руках одного челове­ка. И ваша Золотая гора — трагическое свидетельство и подтверждение этому. Наши гарантии — в сплоченности всех демократических сил, в кото­рые административно-команд­ная система пытается внести раскол. Я здесь имею в виду национал-шовинистические настроения, которые искусственно подогреваются в республике. Этому служат такие общества, как «Память» и «Отечество». Их правые силы стремятся вбить клин между людьми раз­ных национальностей, между рабочими и интеллигенцией. Этому же служит и Объеди­ненный фронт трудящихся (ОФТ), рабочие отряды, кото­рые создаются на предприя­тиях и заводах. Они призывают провести выдвижение кандида­тов в депутаты по производ­ственному принципу, то есть по месту работы. Внешне здесь все выглядит весьма демокра­тично. Дескать, у людей по­явится возможность выдвинуть тех, кого знаешь длительное время по совместной работе. На самом деле это далеко не лучший пример народовластия. Ведь понятно, что в производ­ственных коллективах труднее будет соблюсти тайну голосо­вания. Здесь больше зависимо­сти между людьми: кто-то ждёт квартиру, прибавку к зар­плате, места в детсад. Кто-то просто побоится портить отно­шения с товарищем, тем более руководителем.

Кроме того, местные власти на прошедших выборах хоро­шо поняли, что они не владе­ют ситуацией, когда выборы проходят по территориальному принципу, что особенно харак­терно для Свердловска и Че­лябинска. Этот «испуг» и при­водит к лавированию власти при подготовке новых выборов в местные Советы. Сегодня ра­бочему классу Урала и Сибири очень важно не дать обмануть себя и позволить аппарату при­крыться именем рабочего клас­са, защищая на самом деле свои собственные привилегии, свою неограниченную, неконт­ролируемую снизу власть….

 САХАРОВ: Траурная це­ремония на Золотой горе не только дань памяти невинным жертвам сталинизма, не толь­ко великая скорбь по тысячам наших соотечественников. Это страшный урок всем нынеш­ним и будущим поколениям людей. Надо навсегда уяснить, что нельзя в угоду каким бы то ни было целям раскалывать народ, противопоставлять од­ну часть крестьянства другой, одну часть рабочих другой. Нельзя отчуждать рабочий люд от интеллигенции. Нельзя сос­редоточивать власть в одних руках, тем более выводить ее из-под контроля народа. Все это неизбежно приводит стра­ну на грань социальных, нацио­нальных, экономических ката­строф.

Необходимость перестройки была осознана лучшими умами страны. Сейчас на многое мы смотрим иначе. И должны от­крыто признать, что почти весь путь развития нашей стра­ны — это опыт огромной исто­рической неудачи, если хотите, политической катастрофы. Мы семьдесят лет шли ложным пу­тем. Сейчас просто обязаны выйти на правильную дорогу. И здесь самое главное — про­будившаяся политическая ак­тивность самых широких масс народа. В людях просыпается чувство собственного достоин­ства. Они не хотят быть боль­ше слепцами, идущими на го­лос любого вождя. Они поня­ли, что могут творить свою судьбу сами. И долг народных депутатов — помочь нашему обществу выйти на эту до­рогу.

… Надо сделать нашу страну правовым государством, когда никто не сможет командовать судьей, следователем. Когда никто не будет иметь права войти в дом без законного ос­нования. Нам необходимо об­щество без произвола и кампанейщины. Мы обязаны стать страной свободы убеждений, без преследования и насилия. Люди хотят иметь свободу вы­бора места работы, жительст­ва, право на выезд и въезд за рубеж. Все это будет возмож­но только тогда, когда исчез­нут основания для возрожде­ния тоталитарного режима и бесконтрольной власти. Что не­сет такая власть, мы видели сегодня на Золотой горе: про­стреленные черепа, тысячи безымянных могил, рабская покорность, беспросветное существование. Мы, депутаты, надеемся на поддержку наро­да в борьбе за демократию…»

 

Из нашего далека глядя, можно удивляться светлым надеждам столь неглупых и хорошо информированных, казалось бы, людей. Но именно «казалось бы». В 1989 году в стране, да и в мире не было достоверного знания о том самом народе, на поддержку которого надеялись Сахаров и Старовойтова. Не было такого знания и у высших руководителей страны со всеми их спецслужбами. Знание – сила, а незнание, точнее, иллюзия знания, – тоже сила, и довольно страшная. Академик Сахаров знал это на собственном опыте, размышляя над тем, почему он так долго – фактически до 1967 года — жил в иллюзорном мире:

 «Я уже много знал об ужасных преступлениях – арестах безвинных, пытках, голоде, насилии. Я не мог думать об их виновниках иначе, чем с негодованием и отвращением. Конечно, я знал далеко не все и не соединял в одну картину. Где-то в подсознании была также внушенная пропагандой мысль, что жестокости неизбежны при больших исторических событиях (“лес рубят – щепки летят”)… В общем, получается, что я был более внушаем, чем мне это хотелось бы о себе думать. И все же главное, как мне кажется, было не в этом. Я чувствовал себя причастным к тому же делу, которое, как мне казалось, делал также Сталин – создавал мощь страны, чтобы обеспечить для нее мир после ужасной войны. Именно потому, что я уже много отдал этому и многого достиг, я невольно, как всякий, вероятно, человек, создавал иллюзорный мир себе в оправдание».

В отсутствии надежных знаний об общественном сознании страны, можно лишь создавать иллюзорный мир — на основе своих личных впечатлений, личного жизненного опыта. Этот опыт был неизбежно отрывочным и случайным, даже если, например, включал в себя изучение межнациональных отношений, как у Старовойтовой. Когда на встрече в Челябинске в сентябре 1989 года ее спросили, возможен ли выход из состава СССР Эстонии, Латвии, Литвы, она ответила:

«Я не считаю это возможным сейчас. Те сепаратистские партии, ко­торые оживили свою деятель­ность в Прибалтике, Народный фронт и другие организации буквально настаивают на вы­ходе из «империи» (так они называют СССР). В таком слу­чае я имею право заявить сле­дующее: выйти из империи пока еще никому не удава­лось. Отделиться можно толь­ко из демократического госу­дарства, из конфедерации. Не создав таковой, мы можем в этой ситуации прийти к страш­ным последствиям. Многие депутаты из Прибалтики это тоже хорошо понимают. Мое отношение к этому вопросу такое: все, кто поднимает воп­рос о выходе из СССР, хотят отделиться не от России и не от русских, а от администра­тивно-командного стиля госу­дарственности, от тех ужасов и кошмаров, которые принес­ли в их жизнь сталинские ре­прессии. Имеет место и то, что злодеяния тех лет непра­вомерно соотносятся с рус­ским народом и его нацио­нальным характером. Мне очень жаль, когда речь идет о воз­можном отделении этих рес­публик: у меня там много друзей. Хотя, по большому счету, это, конечно, их дело, дело народов Прибалтики».

Спустя полгода все три республики провозгласили свою независимость.

Невероятные перемены в обществе из-за дарованной сверху «перестройки и гласности» вселяли пьянящие надежды в исторических оптимистов и перевешивали трезвые наблюдения предыдущих лет. Так Андрей Сахаров в 1980 году, в Горьковской ссылке, писал:

«Люди в стране, конечно, в какой-то степени дезориентированы и запуганы, но очень существенен также сознательный самообман и эгоистическое самоустранение от трудных проблем. Лозунг «Народ и партия едины», украшающий каждый пятый дом, — не вполне пустые слова. Но из этого же народа вышли защитники прав человека, ставшие против обмана, лицемерия и немоты, вооруженные только авторучками, с готовностью к жертвам и без облегчающей веры в быстрый и эффектный успех. И они сказали свое слово, оно не забудется, за ним моральная сила и логика исторического развития. Я убежден также, что их деятельность будет продолжаться в той или иной форме, в том или ином объеме. Дело тут не в арифметике, а в качественном факте прорыва психологического барьера молчания. Но история развивается по своим медлительным (и мучительным) законам».

Психология, конечно, к арифметике не сводится, но в законах истории, согласно диалектическому идеализму и материализму, количество иногда переходит в качество.

В том самом 1989 году, когда Сахаров и Старовойтова приехали в Челябинск, в СССР начались полноценные опросы общественного мнения, и за прошедшие с тех пор десятилетия накопилось достаточно количественных данных, чтобы проверить, насколько «народ и партия едины» и в какой мере наро­д готов поддержать борьбу за демократию. Возьмем общие вопросы, не связанные со злобой дня.

В 1989 году неверующими называли себя 75% опрошенных, а православными — 17%. Всего 6 лет спустя первое число уменьшилось в 3 раза и в 3 раза выросло второе. Столь мощный религиозный всплеск выглядит вторым крещением Руси, но треть новых православных, по собственному признанию, не верят в Бога, больше половины никогда не читали Библию, а в жизни церкви, по канонам Православия, участвуют лишь несколько процентов.

Среди соцопросной статистики с этим православным взлетом сопоставим лишь взлет народной тяги к Сталину: в 1989 году среди «самых выдающихся людей всех времен и народов» Сталин занимал 11-е место (впереди были Ленин, Петр I, Маркс, Пушкин, Ломоносов, Жуков, Энгельс, Горбачев, Суворов, Гагарин), в 2012-м вышел на первое, а ныне больше половины россиян называют его вклад в историю положительным.

Глядя на лица людей, собравшихся в сентябре 1989 года у челябинской Золотой горы, трудно поверить, что каждый второй из них забыл виденные ими останки убитых по воле Сталина, извлеченные из заброшенных шахт. Но большинство населения страны этого не видели и, главное, не хотели видеть.

Сейчас о российском народе известно много больше, чем Сахарову и Старовойтовой в 1989-м, чтобы не строить иллюзии, но многообразие социологических данных подсказывает, что безбожная религиозность и любовь к Сталину — лишь проявления глубинного патернализма, присущего, в силу истории страны, большинству населения, как и большинству народных депутатов СССР в 1989 году. Патернализм этот уходит корнями в языческое детство народа и в собственное детство человека, когда отец – почти всемогущий источник благ, указаний и наказаний.

А что же те народные депутаты, которые образовали в 1989-м Межрегиональную группу? Их представления коренились в библейской традиции, согласно которой право человека на свободу — самоочевидно и неотъемлемо, поскольку дано свыше – с такого верха, который выше всякого земного властителя.

Когда литераторы называют Россию особой цивилизацией, прежде всего имеется в виду общность русского языка. Язык, однако, гораздо более древняя реальность, чем государственность и чем мета-государственная общность, называемая цивилизацией. Европейская цивилизация объединяет разноязыкие культуры. А общий русский язык не помогал взаимопониманию белых и красных во время Гражданской войны и не объединял следователей НКВД с подследственными литераторами.

Отсюда можно предположить, что Россия — не какая-то отдельная особая цивилизация, а место встречи двух цивилизаций – патерналистской (она же самодержавная) и цивилизации свободовластия.

Место встречи изменить нельзя, но можно стараться повлиять на ее результат. Встреча эта была осознана еще в 19 веке в спорах славянофилов и западников. И уже тогда «двух станов не боец» Николай Лесков поставил диагноз: Русь была крещена, но не была просвещена. И, тем самым, предложил просвещение как способ влияния на историю.

Просвещение предполагает стремление понять разномыслящих, понять их опасения и надежды и помочь спорящим понять друг друга. Опасения вполне реальны. Патерналисты боятся, что свобода приведет к хаосу беззакония, а свободолюбы опасаются, что законы самодержца, охраняющие не свободу граждан, а лишь самодержавие, подавят изобретательность созидания – главный ресурс познания и освоения мира во имя благоденствия народа. Основательность обоих опасений зависит от того, сколько в обществе патерналистов и сколько свободолюбов. Это – замкнутый круг, но в истории Европы многие страны сумели его разомкнуть и превратить в спираль прогресса – совместными усилиями изобретательных просветителей и целеустремленных свободолюбов. Все страны, ныне процветающие научно-технически и социально-экономически, когда-то были самодержавными и патерналистскими.

Успех просвещения, однако вовсе не гарантирован. Если говорить об империях, то Британская и Французская сумели «сосредоточиться» в метрополиях и остались великими державами. А Византийская и Османская не сумели и исчезли: первая – под давлением Исламской цивилизации, вторая – под давлением Европейской, чему в обоих случаях, разумеется, способствовала собственная внутренняя косность.

Глядя на все эти грандиозные исторические процессы с точки зрения современной науки, не найти лучшего девиза, чем название лекции Сахарова «Наука и свобода». Эти две стихии глубоко связаны. Только внутренняя личная свобода открывает простор изобретателям в науке, технике, экономике и социальной жизни. И чем лучше общество оберегает эту свободу с помощью верховенства права, тем плодотворней изобретательство.

Взгляд на Россию, как место встречи цивилизаций, будет подробнее развит в следующей – заключительной – статье.

Андрей Сахаров (21 мая 1921- 14 декабря 1989)
Встреча цивилизаций на краю света